15 мая 1578 г. Лувр. Вечер. "То, что одобрено папой, не вырубишь топором"

Король Франции, Генрих Третий де Валуа, все ещё мерил шагами свой кабинет после того, как от него ушел герцог де Гиз. Лотарингец был явно недоволен тем, что Его Величество назначил главой Лиги себя, и кроме того - отобрал у блистательного герцога армию; удар по самолюбию был отменный. Но только ли по самолюбию?
На губах короля застыла мрачная, ироничная усмешка, когда он подошел к окну. Люди, собравшиеся под стенами Лувра рукоплескали ему и до слуха доносились их громкие крики "Да здравствует король!". Как непостоянна толпа! Вчера они славили герцога де Гиза, а сегодня - короля Франции. Кто окажется осыпан народными почестями завтра?
Скрестив за спиной в замок изящные холёные пальцы, Генрих уже без улыбки смотрел в окно. Лицо его словно превратилось в непроницаемую маску, и яркие, недобрые огни сверкали на дне его черных зрачков.
Разговор с де Гизом не утомил короля, как это обыкновенно бывало - а распалил его. Валуа чувствовал разгорающуюся злость, злость такого рода, которая заставляет рассудок работать с утроенной силой; злость, которая заставляет действовать.
Герцог де Гиз силён, но он столь самодоволен и напыщен, настолько уже свыкся с мыслью, что может говорить с королём на равных и ставить ему условия... Право, это можно назвать слабым местом. Непомерное тщеславие и уверенность в собственной безнаказанности.
Недобро усмехнувшись, Генрих расцепил пальцы рук и, подойдя к столу, налил себе бокал доброго бургундского вина. И Франсуа.... Маленький, жалкий, самодовольный гадёныш. Предатель. Ничтожество. Ужалить того, кто всегда прощал и не смотря ни на что, благоволил к герцогу Анжуйскому! Сойтись с герцогом де Гизом за спиной у короля и старшего брата!
- Мерзавец - резко и с чувством прорычал король, поднося к губам бокал с вином.
Кровь кипела в венах старшего Валуа. Сделав небольшой глоток рубиновой жидкости, король опустился в кресло. Слегка бледный от гнева, что ещё более подчеркивалось темным цветом волос, обрамляющих овал лица, Генрих выглядел сейчас намного более сильным и ярким, чем обычно. Глядя на него сейчас можно было поверить, что в его тонких изящных пальцах, унизанных перстнями, достаточно сил, чтобы сломить любого. В потемневших глазах Генриха Валуа тлел еще не гнев, но его предшественник

Не успел его величество усесться в кресло, как за его спиной в потайную маленькую дверку, что имеют обыкновение скрывать за собой скрытые от посторонних глаз ходы, втиснулось практически бесшумно гибкое длинное тело. Лицо нового персонажа этой сцены было преисполнено серьезности и не несло обычной печати иронии. Запустив широкую пятерню в темные немного растрепанные волосы, мужчина, мягко ступая, подошел к креслу короля, и облокотился о широкую спинку.
- Вот как, сир. Пьете вино для успокоения нервов?
Губы Шико тронула едва заметная улыбка. Он обошел кресло и направился к окну, опершись на подоконник одной рукой, почесал затылок небольшим тубусом, который покоился в другой ладони.
- Парижане славят тебя, мой король. Ты их Бог, властитель и лучший друг, - с толикой иронии прозвучало в тишине, - Смерть Христова! Как быстро наша дорогая столица меняет кумиров!
Развернувшись к королю лицом, Шико уселся на подоконник, скрестив руки на груди.
- Что скажешь, Генрих? – тон шута, как и его глаза выражали полную серьезность. – Ты вырвал у змеи жало, но отрастить новое ей не составит труда. Это лишь вопрос времени.

Генрих воспринял появление шута как что-то само собой разумеющееся. Король давно уже привык, что всюду его сопровождает мягкая поступь, а так же неиссякающая ирония Шико. Обернувшись на шута в пол-оборота, Генрих кинул на него лукаво-насмешливый взгляд и улыбнулся уголками губ. Проследив за перемещениями шута по его кабинету, король, не спеша отвечать на вопросы, вновь поднес к губам прозрачное стекло бокала.
Последние слова шута изрядно позабавили его Величество.
- Вырвал жало? - переспросил Генрих так, как будто только что услышал нечто по меньшей мере неразумное. Из груди вырвался короткий смешок. - Ты шутишь, наверное, по своему обыкновению.
Король поставил бокал с вином на стол - руки Генриха легли на подлокотники кресла.
- Что бы я дал за то, чтобы узнать, где у него находится жало! Чтобы раз и навсегда... Вырвать его с корнем! - сила королевского голоса нарастала по мере того, как он говорил, и последующие три слова бли произнесены им с особой экспрессией - эффекта добавил кулак, с силой обрушившийся на подлокотник кресла.
Метнув на шута быстрый взгляд, Генрих вновь позволил ироничной улыбке завладеть своими чертами.
- О нет, друг мой... Найти у него жало не так то легко - вкрадчиво продолжал Валуа - Сейчас я всего лишь схватил его за хвост и ограничил блистательному Гизу свободу его действий. Но он пытается вырваться, пытается изловчиться, чтобы ужалить!
Генрих прищурился, разглядывая сидящего на подоконнике шута.
- Сел бы ты в кресло - как бы невзначай заметил король. отводя от Шико взгляд.

С завидным изяществом Шико соскользнул с подоконника и мягко опустился в кресло напротив короля, не преминув вытянуть ноги и сложить руки на груди. Блестящий тубус, покрытый незатейливым узором, таким образом, оказался под мышкой у шута.
- Как скажешь, - пропел шут, не теряя впрочем, при этом своей серьезности. Нахмурив брови, гасконец изучал лицо короля так, словно на нем были написаны ответы на все вопросы. Легкий налет наглого бретерства, чувствующегося в настроении Генриха, его злость совсем не радовали шута, и он хотел понять, что входит в намеренья друга, боясь ошибиться в своих дальнейших действиях.
- Поверь, дружок, жало можно вырвать, - громко произнес шут, резко переходя шепот. - Да только их у него не одно, а несколько. А вот, что до хвостов, то и твой милый хвостик он тоже держит… По крайней мере потрогал так точно...
Переплетя ноги, Антуан откинулся на спинку кресла, разминая шейные мышцы энергичными движениями. В голове кипела масса мыслей, но все зависело от Генриха. Д’Англярэ любил своего друга искренне и тепло, не позволяя себе ни малейшей неискренности с королем. И сейчас хотел услышать в первую очередь, что планирует для себя Валуа, а после решать, как преподнести «десерт».

Генрих вовсе не был зол. Саркастичен, возбужден - да. Теперешнее поведение Валуа вполне вписывалось в рамки и было свойственно королю - это была ещё одна грань его темперамента. Будучи по натуре человеком сильных эмоций, шедших рука об руку со здравым смыслом, Генрих мог в полной мере выказывать свои чувства, дабы разрядиться - при этом опасности "взрыва" или потери контроля над собой не было как таковой. Считая Шико своим близким другом, король позволял себе не скрывать ничего в его присутствии - шут сам всё прекрасно поймет, с ним не нужно выбирать маску перед тем, как начать какой-либо разговор.
Шут сел в кресло - и это настроило Валуа на более мирный лад, равно как и фраза "как скажешь" была подобна капле мягкого бальзама, капнувшей на душу. Генрих вздохнул - его руки, лежащие на подлокотниках кресла, почти расслабились - из черт королевского лица частично исчезло напряжение.
- Спасибо за напоминание- ровно ответил король, в свою очередь внимательно наблюдая за мимикой Шико - Я догадывался об этом.
Генриха забавляла привычка шута объяснять королю очевидные для Его Величества вещи, Но сейчас взгляд миндлалевидных глаз Валуа смягчился - и вновь взору шута открылся ровный, тёплый омут королевских очей.
Несколько секунд король молчал, внимательно и спокойно глядя на своего друга.
- Я верю тебе, друг мой - со всей серьезностью заявил король- И буду признателен, если ты поделишься со мной своими мыслями о тех способах, которые мы можем для этой цели использовать.
Если они у тебя есть, конечно - домыслил про себя король, не отрывая внимательного взгляда от физиономии Шико.

В ответ Шико молчал некоторое время. Прикрыв глаза, шут откинул голову на спинку кресла, медленно дыша. Как всегда Генрих ждал от него однозначного ответа, подсказки, мнения, но гасконец еще был не готов высказываться. Что толку в пустопорожней болтовне, когда она как вода уйдет в песок, не оставив после себя хоть какой пользы.
Перед мысленным взором Шико мелькали в хороводе лица Лорренов. Смеющаяся лисья мордочка кардинала, ангельское личико герцогини де Монпансье, лоснящаяся рожа Майена и … умный лик Генриха Меченого.
Шут тряхнул головой, прогоняя неприятные видения. На некоторое время они обезопасили семейство гадов, но вот насколько? Наверняка не пройдет и дня, как начнется новый заговор и кто поручится, что он не будет успешен.
Время пришло. Вреда принятию решения о главе Лиги это уже не принесет, зато поможет в дальнейшем. Шут ухмыльнулся, вспомнив, что Анжуйский заперт в своих покоях, как безумный. Хорошо было бы прикончить там этого гаденыша, способного на подлость по отношению к брату и государству.
- Я с удовольствием отвечу тебе, мой друг. Но прежде, - Шико заговорил резко и громко, постепенно говоря все тише, - расскажу одну прелюбопытнейшую историю про твоего братца. Ведь он у нас король Франции.
Брови шута взлетели вверх, а сам он потешно задвигал усами, при этом не теряя серьезный вид.
- Да-да, всамделишный. И даже коронованный. . .
Входя в раж, шут улегся в огромном кресле, сложив руки на груди. Заветный футлярчик теперь лежал под ним, скрытый от королевских глаз и ждущий своего часа, который вот-вот должен был настать.

Генрих слегка поморщился от громкого тона шута, резанувшего слишком сильно его слух и про себя порадовался, когда Шико сбавил тон, переходя едва ли ни на шёпот.
Что-то подсказывало королю, что шут обязательно расскажет ему всё, что думает и знает сам - нужно только запастись терпением. Однако, долго ждать Генриху не пришлось - и первая новость коснулась слуха Его Величества.
По мере того как Генрих слушал речь Шико, тёмные брови короля недоверчиво сдвигались к переносице. Генрих неоднократно слышал от Шико слова , что Валуа только седьмой или восьмой король по счету в своём государстве - поэтому первой фразе шута он не придал особенного значения; а вот вторая заслуживала внимания, так как разительно меняла смысл всего сказанного шутом.
- Вот как?- Генрих всё ещё недоверчиво хмурился, однако он уже готовился услышать от шута новые подробности. Валуа верил своему Шико, как себе.
- Досадно, что мой братец не позвал меня присутствовать при таком поворотном событии в своей жизни - король саркастично усмехнулся - Ведь он не может упрекнуть меня в том, что я не пригласил его на свою коронацию или на свадьбу. Ах, Франсуа ,Франсуа.

Однако, шутки шутками - а дело похоже, действительно важное. Генрих посерьёзнел.
- Объясни мне подробнее, я не понимаю. - без тени былой иронии произнёс король - Как коронованный, кем?
Новость Шико сейчас звучала для Валуа просто дико. Неужели союз Гизов и Франсуа зашел так далеко? Не нужно было быть провидцем, чтобы предположить, кто мог настолько помутить рассудок несчастного, глупого Франсуа. Гизы? Король Наваррский?
Генриху не терпелось услышать подробности, однако он старался сдерживать своё любопытство и рвущиеся наружу возгласы.

Могло показаться со стороны, что шут испытывает королевское терпение, специально подавая информацию ребусами и загадками, направленным на то, чтобы вызвать гнев Генриха, но ничего подобного тут не крылось. Антуану хотелось дать почувствовать своему другу все тонкости того, как играют его приближение комедию под названием «Верные вассалы» и разжечь в Генрихе искру гнева против брата. Терпеть выходки Франсуа более не имело смысла. Принц крови забылся, спутавшись с семейством Лорренов.
- Да-да, Генрих, именно, что коронован, - Шико резко сел в кресле и нагнулся к королю, шепча, - а самое милое, что коронован в аббатстве святой Женевьевы, в присутствии свидетелей помазан на царство! После чего он начал раздавать должности, которые сейчас занимают твои люди.
Помолчав с секунду, гасконец продолжил:
- Твой брат забывается, дружок. Следовало бы позаботиться о нем, как следует. Ведь ради церемонии он протянул руку Гизам, не стесняясь предать кровь Валуа и после нацепить шутовской колпачок. Но даже этот колпак делает нашего милого Франсуа весьма опасным.
Шико улыбнулся и, при этом в его карих глазах вспыхнули злые огоньки:
- Но! Это еще не все! – указательным пальцем шут постучал себя по виску. – Здесь хранится еще один забавный секрет, одобренный самим папой, залитый кровью одного никчемного адвоката, и способный попортить тебе сны, мой дорогой король!
Не собираясь далее темнить и тянуть, шут с серьезным лицом продолжил:
- Генрих де Гиз ведь тоже король. Король милостью женщины и папы.
После этих слов Шико замолчал. Он был сильно обеспокоен событиями, происходящими во Франции. Все балансировало на тонкой черте между гражданской войной и новой Варфоломеевской ночью. Важно было найти баланс и понемногу добиться перевеса в свою сторону, обойдя обе нависшие угрозы. Добро бы только Валуа принял верное решение, не поддавшись эмоциям, которые король унаследовал от своей матушки, такой скорой на расправы, когда ее ум захлестывала красная пелена.

Генриху стоило больших усилий скрыть в глубинах своего существа ту волну гнева, которая накрыла его - король не хотел пугать Шико слишком бурной реакцией; но кровь в венах закипала, дыхание становилось глубже, ногти впились в подлокотники кресла, терзая богато расшитую ткань. Шико говорил тихо, но его слова все равно гремели для Валуа, как раскаты грома на грозовом небе. Генрих подался немного вперед, чтобы лучше слышать слова шута.
Они достигали его слуха - и перед внутренним взором короля встала картина: Франсуа, в короне на голове, недостойной такой ноши - раздает должности своим людям - анжуйцам и ... Гизам. Никогда ещё Генрих не был так близок к тому, чтобы отправить брата на эшафот. Слова Шико подхлёстывали гнев Валуа ещё пуще - и перед глазами у короля темнело - остатки здравого смысла боролись со всепоглощающим желанием собственноручно убить. Сейчас ничто не успокоило бы короля лучше, чем возможность вонзить этому змеёнышу кинжал в грудь, прокрутить в ране лезвие, услышать, как хрустнут кости - почувствовать запах крови предателя. Глубокий вдох - король закрыл глаза и губы его с силой сжались, когда он представил другую картину: герцог Анжуйский стоит на коленях на эшафоте и палач заносит над ним топор... О, это был бы самый счастливый день в жизни Генриха Валуа. Ни слова не сказал король - он не мог найти подходящих выражений для обозначения того, что в его глазах представляет собой Франсуа. Невозможно было выразить словами всё то презрение, всю злость, всё возмущение и наконец - ненависть, которую король испытывал сейчас по отношению к братцу.
Ублюдок. Он больше мне не брат и его кровь для меня более не родная - страшные слова могли бы сейчас сорваться с уст Валуа, но он огромным усилием воли сдерживал себя.
Однако, это было ещё не все- Шико заговорил о Гизе. Гиз. Неужели тоже коронованный король? Ах, ещё нет. Пока нет.
- Как зовут адвоката? - тихим, полным леденящей угрозы голосом спросил король, глядя куда-то сквозь шута слегка обессмыслившимся вглядом - И какой женщине обязан своей короной Гиз?
Мерзкий предатель. Вот он каков - образец чести и благородства. Вот как заботится Генрих Гиз о благе Франции. Ну Франсуа - это ещё понятно, он подл, мерзок, он ядовитая, скользкая жаба, но Генрих Гиз претендует на право называться человеком чести. Что же, теперь для него уже и это не важно? Какое лицемерие.
- Дальше - ровно произнес король, всем своим видом показывая, что он очень внимательно слушает.

Неплохо зная своего друга и вообще разбираясь в людях, Шико понимал, что происходит сейчас с королем. Понимал и сочувствовал. Иметь в собственной семье змею, способную на предательство, да еще и такое глупое… Было жестокое разочарование в жизни и многих ценностях. В народе шептались, что мадам Змея и не могла принести Франции нормальных сыновей, что это было ясно изначально, да только бедный Франциск I был одурманен флорентийкой, ее сладкими речами и не выслал ведьму на родину. Так шептала чернь, а частенько и просто кричала. Шут слушал немало басен о своих покровителях, блуждая по злачным улочкам Парижа. В том числе трепали и имя Наваррского, приписывая Анрио собачий хвост или копыта, как у дьявола.
Самое забавное, что слухи о коронации так же бродили по устам добрых парижан, но только вот почему-то тайная полиция Валуа не донесла до сведения короля эту важную новость.
- Зачем Вам имя адвоката, сир? – в глазах шута вспыхнул и погас недобрый огонек. Воспоминания о Николя Давиде были так живы, будто только вчера служитель Фемиды почил на серых простынях провинциальной гостиницы, захлебываясь собственной кровью.- Он мертв.
Шико, сам того не заметив, коротким словом подытожил для себя долгую историю с адвокатом. Один счет закрыт. Остается второй.
- Женщина жива. Здравствует и злобствует по прежнему. Нехорошо было отказывать даме в ложе страсти. Такие, как герцогиня де Монпансье, не забывают подобного. Это по ее инициативе был составлен один любопытный документ, одобренный папой и подписанный понтификом собственноручно.
Медленно приподнявшись, Антуан извлек тубус, аккуратно снял крышечку и вытряхнул свиток.
- Взгляни, Генрих, - прошептал шут. – Взгляни хорошенько, чем занимаются твои подданные, пока ты играешь с лояльностью. Но не спеши с действиями прежде, чем мы не сделаем выводы.
Встряхнув свиток так, чтобы он развернулся, Шико кинул последний взгляд на древо Гизов, теперь представленное вниманию короля во всей красе.
- Теперь ты понимаешь, почему Гиз тоже король?

Изящные пальцы Валуа тут же потянулись к свитку, который шут держал в руках. Все это просто не укладывалось у короля в голове - такое вопиющее преступление, как это, так же должно было караться смертной казнью. Ведь это же, ни больше ни меньше - заговор. И какой!
Злило и то, что подобную новость король узнал из уст Шико, а не начальника королевской стражи господина де Крийона. Гнев волнами накрывал Генриха Валуа, оставляя после себя обломки тех последних надежд остосительно младшего брата и Генриха Гиза, которые ещё оставались у него до того, как он увидел документ.
Когда о таких вещах сообщает шут Шико, это одно, а если бы на большом королевском совете об этом во всеуслышанье рассказал Крийон - это уже было бы совсем другое.
Но больше всего короля изумило то, что папа Римский подписал генеалогическое древо Гизов! Пожалуй, в этом и состояла трагедия.
- Изумительно - мрачно изрёк король, всё ещё внимательно осматривая документ.
- Выводы? - продолжал он - Какие могут быть выводы? Он ровно один - заговорщики заслуживают смерти, но видит Бог, я обязан быть не только братолюбивым, но и сдержанным в своих желаниях.
С каким удовольствием король отправил бы на плаху всех, кто портит ему кровь, если бы он мог это сделать и если бы власть его была достаточно для этого крепка! Но для начала следовало укрепить её, чтобы потом он мог вздернуть на висилицу тех, кто давно уже заслужил свидание с ней. Сначала Гиза, потом герцогиню де Монпасье, следом за ней кардинала Лотарингского и герцога Майенна! А уж потом, на закуску - оставить Франсуа Анжуйского. Хотя, если обезвредить семейство гадов, с Франсуа можно поступить так, как подобает христианскому королю поступать с предателями - заточить в Бастилию. И туда же отправить его ближайшего советчика - господина де Бюсси, который своим поведением вполне заслужил не только королевский гнев, но и наказание.

Шико с мрачной миной наблюдал за королевским гневом, читая на лице Генриха все то, что обуревало короля Франции в эти минуты. Он прекрасно осознавал, что короля охватит желание немедля подписать несколько смертных приговоров и при этом Валуа даже не задумается о том, к чему это может привести. Действовать следовало осторожно, как хирургу врачующему раненого. Оставалось только радоваться, что новости поступили к королю от него, Шико, а не от тайной полиции, где только и думали о том, как бы поживиться за счет государственной казны. Не исключено, что Генрих тут же подписал бы бумаги, которые вскоре определили бы его собственную, весьма незавидную участь… Народ скор на расправу, ненависть вспыхивает в сердце черни так же быстро, как и любовь. Последнее чувство давненько не теплилось по отношению к законному монарху, зато пылало жарким огнем к Гизу… Этому фавориту народа. Упади с головы Лоррена, особенно сейчас, хоть один волос по воле короля… Шут хмыкнул, недовольно поежившись.
- Смерти говоришь… Оставь пока эту привилегию Господу Богу, а нам стоит покумекать как следует прежде, чем браться за топор. Не все шеи в нашем королевстве можно спокойно щупать лезвием. Есть такие, что требуют особенного подхода.
Размяв шейные мышцы, что было признаком большого волнения, Антуан откинулся на спинку кресла, закинув ногу на ногу и подперев подбородок кулаком.
- А вот что до братолюбия... Наш брат Франсуа многое себе позволил и заслуживает доброй трепки. Что до кузена… То с ним стоило бы поговорить поласковее. Ты лишил змею одного жала, напоминаю, - длинным указательным пальцем шут постучал по виску, - а вот остальные у него в неиссякаемом запасе и мы про них пока не знаем. Гиз должен быть под присмотром, а не неизвестно где. Так просто отпускать этого человека нельзя.

Генрих терпеливо слушал Шико, но все же поморщился от некоторых его слов. Но, надо признать, шут вел себя на редкость осторожно и разговор походил на настоящее дружеское обсуждение конкретной проблемы.
- В твоих словах есть истина - Генрих кивнул, как бы соглашаясь с высказываниями шута. Большой палец правой руки аккуратно ласкал шершавую поверхность документа - древа Гизов. Король всё ещё всматривался в него, как будто надеялся прочесть какую то тайную информацию, недоступную невооруженному глазу. Наконец Валуа оторвался от созерцания древа и перевел взгляд на Шико. Резко обозначилась вертикальная морщина на лбу, носо-губная складка тоже сделалась резче, словно какой-то неведомый художник сильнее выделил её парой точных штрихов. Взгляд королевских глаз сделался настолько серьёзным и мрачным, что молодой двадцатисемилетний король, казалось, прибавил 10 лет в возрасте.
- Я понимаю тебя, Шико. Ты беспокоишься о судьбе нашего государства столь же сильно, как и я. Я знаю это и потому верю тебе, как себе самому.
Нелегкая задача выпала старшему Валуа - но он постарается справиться. Тем более, что он молод и у него хорошие советники. Да, врагов много и они сильны; но есть и сторонники, союзники. И они стоят всех противников, вместе взятых. По крайней мере, так оценивал их Генрих.
- Давно у тебя этот документ? - спросил король, вновь возвращаясь к созерцанию древа. Любопытно! А какого родоночальника выбрали себе Гизы - Карла Великого! Вот только по салическому закону их претензии все равно не могли быть удовлетворены - престол не может быть унаследован женщиной или передан через женщину, какой бы родословной она ни обладала. Но сам факт создания подобного документа вызывал в душе Валуа возмущение.
- Он оказывается фальсификатор, мой кузен Генрих - задумчиво проговорил король, обращаясь скорее к себе самому, нежели к шуту. - Ты прав, Шико. Не станем поддаваться эмоциям и оценим ситуацию трезво. Как ты думаешь, что мне следует сделать с моим братом?

Пока Генрих говорил, Шико, задумчиво потирая подбородок, поглядывал в камин, в котором уютно потрескивали дрова, отдаваясь жару настойчивого пламени. Время неслось, просто таки летело. Лет семь назад Антуан не задумываясь предложил бы своему другу послать на плаху предателей, но сейчас это было невозможно.
- С тех пор, как последний раз говорил с месье адвокатом, - уклончиво ответил на первый вопрос короля шут. Шико не собирался рассказывать государю о том, откуда появился у него важный документ с подписью папы Римского. Выставлять себя героем, а к тому же тянуть за этим всем всю цепочку событий в аббатстве, освещать её, было бы лишним. Достаточно было озвученного для королевских ушей, остальное просто детали.
В камине зашипела капля смолы, заставив Шико обратить вновь внимание на пламя.
- Ну а что до твоего брата, то я как раз его охотно удавил бы какой-то лунной ночью. Лунной потому, что с удовольствием бы наблюдал, как на лице Франциска сменяются разнообразные оттенки эмоций...
Шут умолк, погрузившись в размышления. Герцог был пешкой, но при этом и принцем крови. Этого у младшего сына Екатерины Медичи отнять невозможно.
- Конечно, это сделать мы не можем, но запереть на время самое то. Ты должен поговорить с Гизом еще раз, мой король. Утихомирить бурю, что бушует в нашем кузене. А вот Франсуа выпускать на волю пока нельзя... Гаденыш выдаст тебя с головой. Сразу станет ясно, что Генрих Валуа заподозрил недоброе и все твои улыбки на сегодняшнем совете пропадут даром, а этого допустить никак нельзя. Париж взбудоражен, за ним проснулись уже и провинции. Осталось только пустить искру, чтобы вспыхнул пожар. Будь изящен сейчас, будто танцуешь на балу и мы выиграем эту партию.
Неожиданно в комнату вбежала собака. Одна из любимиц короля, что имели право бродить по покоям государя, если им вздумается. Молча подобравшись в мужчинам, животное уселось на полу, преданно поглядывая на хозяина. Шико оперся о подлокотник и протянул руку псу, которую тот незамедлительно лизнул.
- Хороший мальчик, - Антуан улыбнулся и потрепал собаку по загривку. - Вот кому можно верить в твоем окружении всегда и во всем.

Генриху не понравилась та уклончивость, с которой шут ответил на первый вопрос - задан он был как бы между прочим, и Валуа не придал ему особенного значения, но теперь, не получив ответа, Генрих почувствовал что-то сродни неприятному беспокойству. Брови короля приподнялись - а губы тронула усмешка. Король не спешил озвучивать вслух свои мысли, но по выражению его лица реакция была примерно понятна. Аккуратно скрутив древо Гизов в свиток, Генрих поднялся со своего кресла и сделал несколько шагов по кабинету. Обойдя кресло шута, король остановился за спиной у Шико. Горячая королевская длань тяжело легла на плечо верного друга Валуа.
- Я бы с удовольствием запер его в Бастилии - произнес Генрих - По правде говоря, эта тюрьма кажется мне намного надежнее Лувра.
Король устремил долгий взгляд на пламя, полыхающее в камине. Говорят, что созерцание огня успокаивает и настраивает на более спокойный лад. Была ли причина в том, что подобное поверье - правда, или же в чем то другом, но Генрих почувствовал себя спокойнее и с облегчением понял, что гнев более не застилает ему глаза.
- А ты скрытен, дружище - как-то странно заметил король, буравя взглядом своих
темных глаз макушку Антуана. Валуа специально встал у шута за спиной, чтобы тот не видел выражения королевского лика - ибо сейчас черты его исказились от горечи, губы вновь плотно сжались, придавая лицу страдальчески- напряженное выражение. И вместе с тем потемневшие глаза таили в себе черное коварство, смешанное всё с той же болью.
- Ты не доверяешь мне, Шико, сомневаешься во мне? - тихо осведомился Валуа - Наверное, я прав, если даже ты не до конца откровенен со мной.
Пальцы Генриха с силой сжали плечо шута, возможно, причинив Шико боль - и тут же расслабились - словно на секунду прорвалось наружу то затаённое, что не было предназначено для посторонних глаз.

Много лет уже лейтенант Антуан д’Англярэ знал семью Валуа и, будучи человеком наблюдательным, он прочитал на лице Генриха все так, будто перед ним лежала раскрытая книга. Шут понял обиду короля, и сердце его наполнилось теплом. Будучи монархом великой страны, Валуа всегда оставался человеком, не смотря ни на что. И даже сейчас, узнав о предательстве брата, кузена; увидев подпись папы Римского на важнейшем документе, за который следовало бы сжечь всю семейку подстрекателей, король думал в первую очередь о друге. Шут усмехнулся, мысленно укорив себя за то, что не постарался скрыть факт получения документа лучше. Теперь же придется признаваться во всем этом от и до.
Пес заскулил и, подобравшись к ногам Шико, улегся рядом с ними, положив огромную морду прямо на сапог шута, сейчас улыбающегося с грустью пустому креслу напротив.
- Не берите дурного в голову, сир… Я взял эти бумаги у Николя Давида, нагнав этого посланника Гизов в Лионе. Вы знаете, у нас с ним старые счеты. Дело было вдвойне приятным. Буду честен – перед тем, как начать с ним беседу на шпагах, предлагал перейти к Вам на службу. Мерзавец отказался и был убит. Вот где я шатался несколько недель. Преследовал своего старого дружка с процентами, которые он решил добавить к старому счету.
Шут замолчал, прикрыв глаза. Глупо вышло. Не хватало теперь, чтобы Генрих расстроился ко всему прочему еще и из-за этого. Сейчас это было бы не к месту. Сильное пожатие королевских дланей Шико отнес на счет переживаний государя, но даже не шевельнулся под ним. Зато запрокинул голову и тихо прошептал:
- Присядь. Все хорошо. Я верю тебе, Генрих, как себе. Да только не хотел красоваться перед тобой подвигами, как графиня де Жоффруа панталонами перед офицерами, - шут подмигнул другу и легонько улыбнулся, указывая рукой на кресло напротив.

Нечего было и таить тот факт, что Генрих трепетно относился ко всему, что касалось отношений с друзьями. И - возможно, в это тяжело было поверить постороннему человеку- мысль о том, что шут не доверяет королю или просто не хочет делиться с ним подробностями произошедшего по той причине, что не считает монарха достаточно близким другом расстраивала короля гораздо более, чем факт предательства брата или Гиза. Сущность первого была хорошо известна Генриху, о сущности второго он подозревал - и теперь, узнав все эти новости, король особенно нуждался в друге, с которым можно все обсудить без утайки, поделиться не только планами, но и тайными страхами. Миньоны- милые, забавные мальчишки, украшение королевского двора, но разве можно серьезно обсуждать с ними подобные вопросы? Разве можно целиком довериться, вот так, без оглядки?
Слова Шико подействовали на Валуа, словно дуновение теплого летнего ветра - король прикрыл глаза, вслушиваясь в их звучание и удивился тому, что слышит именно то, что хотел услышать - и даже больше.
Вопреки опасениям шута, король не расстроился ещё более - лишь почувствовал, как его сердце наполняет тепло и гордость - гордость за друга. И, конечно, не обошлось без примеси грусти - ведь король волновался за Шико и не мог не понимать, каково было шуту встретиться с Николя Давидом, да еще и предлагать ему перейти на службу к королю вместо того, чтобы сразу удовлетворить жажду мести.
- Твои подвиги заслуживают того, чтобы я узнал о них - с теплом в голосе проговорил король. Сняв узкую ладонь с плеча шута, Генрих улыбнулся и, бесшумно ступая по ковру на полу кабинета, подошел к креслу напротив.
- Со мной ты можешь позволить себе роскошь не опускать деталей - Генрих опустился на свое место, закинул ногу на ногу, оперся локтем о подлокотник и положил голову на сжатый кулак. Костяшками своих пальцев король ощущал, как бьётся на его виске пульс - бьется жизнь, которую его брат или герцог де Гиз рады были бы высосать из него, представься им подходящий случай.
- Ведь если не ты заслуживаешь моё самое искреннее участие и дружбу, если не ты заслуживаешь право красоваться передо мной подвигами, тогда эту привилегию не заслуживает никто. Ценность этих сведений - Генрих бросил на свиток, все еще находящийся в его тонких пальцах, быстрый взгляд - Возрастает в моих глазах, когда я знаю, как они были получены.
От мысли, что у него есть друг, на которого можно положиться, у короля крепла уверенность в том, что он сможет расправиться со своими врагами, не потеряв самообладания.
- Единственное, что беспокоит меня - так это свидетели, могущие знать о твоём поступке. Мы не можем допустить, чтобы Гизы узнали имя того, кто похитил их пропуск на французский престол.

Пока Генрих говорил, брови шута медленно ползли вверх. Причем первой поползла вверх правая бровь, а за ней удрученно уже и левая. Как мимика Шико позволяла ему так изгаляться над собственным лицом, оставалось только гадать. Впрочем, в комнате был только король, а ему было не до физиономии своего придворного шута.
Произошло то, чего и опасался Шико. Короля занесло в размышления о подвигах и великих деяниях, но Антуан не любил почести, хвалу и комплименты. Ему было дороже всего доброе дружеское рукопожатие и слово. Одно. Генрих же все говорил и говорил, да еще и начал рассуждать на тему безопасности.
- Хм, - звонко хмыкнул шут и тут же рассмеялся зло, заливисто, - Подвиг? Раздавить мокрицу не подвиг, а долг подданного и удовольствие для друга.
Брови вернулись на привычное место, чтобы резко сойтись на переносице, создав угрюмую складку над носом шута.
- Забудь, дружок. Главное, что эта бумага у тебя в руках. Prei monituse, prei minituse*. Именно об этом я пекся, когда отдавал себя на съедение клопам в придорожных гостиницах. Вот это действительно подвиг, а воткнуть шпагу в горло хаму – нет. К слову сказать, убит он был твоим ударом. Тем самым, что ты показал мне в один хмурый дождливый день. Благодарю. Вот и все детали.
Шут замолчал, позволяя неловкому молчанию наполнить комнату. Но тишина все равно не вступила в свои права – дрова все так же потрескивали, а уснувший пес начал похрапывать под разговор двух мужчин. Пусть Антуан мог показаться наглым в своей резкости, но иначе сейчас было нельзя. Он действительно не видел ничего героического в том, что сделал и считал, что по-другому поступить было просто невозможно, следовательно, не о чем тут даже разговаривать. Было и было… Хотя слова короля и согрели сердце Шико. Генрих ценит его помощь, а это всегда приятно.
- Что до свидетелей, то со мной был один монах. Горанфло. Преданный великому делу человек. Он мне очень помог, - в этот момент перед мысленным взором шута встала пьяная туша монаха, - Если бы не этот светоч в царстве тьмы, может ты бы меня и не увидел.
Шико не лукавил, говоря так о своем друге Горанфло, но немного приукрашивал. Еще раз сморщившись от обилия слов в свой адрес, шут откинулся на спинку кресла, развалившись в нем самым вальяжным образом. Он был зол на себя за то, что выставил в геройском свете элементарный поступок.
- Зато теперь у меня одним должком меньше. Еще немного и будет свободен Антуан д’Англярэ, по прозвищу Шико!

Король на мгновение почувствовал себя неловко - ему вновь показалось, что он все делает неправильно, даже на поступок своего подданого реагирует не так, как подобает королю. Спасти положение можно было только удачной шуткой - и Валуа постарался отогнать от себя свойственную ему атмосферу лирики и сердечной мягкости. Генрих молча выслушал Шико до конца, и лишь потом задумался над ответом, для которого теперь приходилось подбирать слова.
- Хм - уголки губ короля слегка приподнялись, и Генрих устремил на Шико осторожный взгляд.
- Знаешь, Шико, я так люблю верных и преданных людей, что наверняка пообещал бы этому почтенному Горанфло аббатство за спасение твоей жизни. Но раз ты считаешь, что это вредная черта - я не стану никого осыпать почестями.
В конце концов, я слишком отвлекаюсь от главного - подумал король - Как всегда. Интересно, что сказала бы моя матушка, попадись ей на глаза древо Гизов.
Мысли короля уплывали куда-то в сторону, принимая отвлеченный и даже рассеянный характер.
- Знаешь, Шико, я наверное пошлю к Гизу гонца прямо сейчас - задумчиво проговорил Генрих - Чтобы не терять зря времени. Хотя, его может насторожить такая спешка - Валуа разговаривал, обращясь как будто к себе самому и высказывая мысли в слух - Ведь я только что разговаривал с ним и отпустил - а не успел он уйти, я посылаю ему вдогонку посланника. Ему это может показаться странным.

Чего еще не знал король - так это того, стоит ли показывать древо Екатерине Медичи. Она и так сторонница мирных отношений с лотарингцами - что же будет, когда она увидит документ?
Валуа не хотелось, чтобы Екатерина слишком усердно одаривала Генриха Гиза обещаниями или же не дай Господь, чем-либо посерьёзнее. Король хотел разобраться с Гизом сам. Стоило подумать, что такого можно предложить лотарингцу, чтобы на время нейтрализовать его.

Вновь нагло заняв кресло своим тощим телом, Шико положил ноги на скамеечку, разлегшись, таким образом, в весьма удобной позе.
- А я и не говорил, что он спас мне жизнь, Генрике, - нагло улыбнулся шут, вспоминая, как дрожал жир Горанфло, когда шпага адвоката находилась в миллиметре от всех подбородков почтенного монаха.
- Но ты прав, аббатства эта туша заслуживает, но пока для таких почестей еще рано. Забудь о моем участии в этом деле. Так должно было быть, а вот имя монаха запомни. И прекрати дуться на меня. Я не хотел тебя обидеть.
Антуан сладко вздохнул, уже забыв о том досадном чувстве героя, которое его накрывало буквально несколько минут назад. Чувство комфорта и покоя редко навещало бурную жизнь шута, привыкшего постоянно ходить по острию ножа, а потому он весьма ценил мгновения отдыха.
Порой Генрих удручал своего друга любовью к обидам. Но раз ты считаешь, что это вредная черта - я не стану никого осыпать почестями, - мысленно повторил про себя шут и усмехнулся. Добряк король… Как много подонков этим пользуется…
Наступившая тишина подсказывала, что монарх или занялся обдумыванием очередной колкости своего шута или же, наконец, углубился в мысли на тему политики.
Разгоняя последние нотки лирики, все еще витавшие в воздухе, Шико обратился к королю:
- Что думаешь, мой король? – в голосе шута не было и оттенка насмешки, напротив, сейчас он был настроен серьезно.

Если говорить честно, королю не особенно хотелось запоминать имя Горанфло. Во первых потому, что он уже слышал его от де Крийона на Большом Королевском Совете, И надо сказать, видел этот "светоч в царстве тьмы" на улице. Впечатление монах произвел самое что ни на есть отталкивающее. Но пока король не стал концентрировать на его жалкой недостойной особе своё внимание.
- О, я запомню - тихо проговорил Валуа. - Чтобы потом знать, кого мне вздернуть на висилице за разжигание мятежных настроений в народе.
Просьбу не дуться Генрих на сей раз пропустил мимо ушей - все его мысли были заняты особой младшего брата и Генриха Гиза. Однако, на конкретный серьезный вопрос Шико король ответил, как подобает монарху.
- Я думаю, что мне делать с моим братом Франсуа и с моим кузеном Генрихом. С первым надлежит провести братскую беседу - я хочу посмотреть этому предателю в глаза. Думаю, Бастилия для него вполне сгодится. Что касается Гиза...
- король снял руки с подлокотников кресла, нагнулся к лежащей у его ног собаке и погладил животное между ушами.
- Его следует задержать в Париже. Нужно поручить ему что нибудь достаточно бесполезное, чтобы он не натворил дел, и достаточно почётное - чтобы он не посмел отказаться. Пока я не знаю, что можно на этот счет придумать, но идея есть.
Идея, как считал сам король, была не очень хорошая, но за неимением других ее стоило озвучить.
- Только чур не смеяться - предупредил Валуа, готовясь изложить шуту свои соображения.
- Мне подумалось, что стоит провести смотр и реорганизацию моего столичного гарнизона, а так же заняться осмотром и совершенствованием укреплений. Войну мы не ведем, но в наше беспокойное время все возможно.

Выпрямившись в кресле, король сцепил пальцы рук в замок, ожидая вердикта Шико.

Не сдержавшись, Шико широко зевнул, прикрыв рот ладонью. Сказывались долгие безумные дни пути и пережитые волнения. Не хватало доброго отдыха часов эдак в десять и это после хорошего плотного ужина с превосходнейшим вином. Непременно стоит себе устроить передышку, но только за стенами Лувра. Шут сам не знал отчего, но в его покоях в королевской резиденции спалось отвратительно. Сладкий зевок проскочил совершенно неожиданно, пробив брешь в изрядно потрепанной броне приверженности этикету у гасконца.
- Виселицу мы уже с тобой обсуждали. Этот вариант для него исключается, - Шико потянулся всем телом так, что хрустнули суставы, и вновь обмяк на подушках. - Представляешь, что будет, если толстяк изведет все виселецы в нашем королевстве? Мы не сможем повесить сторонников Гиза!
Закинув ногу на ногу, шут вновь потянулся к псу и весьма похоже изобразил храп собаки, с улыбкой подергав за мохнатое ухо.
- Будь осторожен и проворен, Генрих. Никто не знает, что на уме твоего кузена де Гиза.
Недобрая ухмылка растунлась от уха до уха шута, сейчас уже вновь раскинувшегося в кресле.
- Я так думаю, что он раскусит твой спектакль, но лучше так, чем отпустить Меченого гулять по Парижу, как... по своему городу, - медленно протянул Шико, словно смакуя словосочетание "свой город".
Паясничая, шут встал с кресла, не разгибая члены и, как деревянная кукла, подошел к столу, на котором были разложены фрукты. Частенько эта ваза оставалась нетронутой, но сейчас у гасконца пересохло в горле и пару виноградин могли утолить жажду.
Отщипнув несколько ягод от кисти, Шико с аппетитом их съел, казалось, забыв о том, что за его спиной стоит монарх.

Генрих вновь от чего-то ощутил подступающее раздражение - сначала, когда шут заговорил о висилице для Горанфло, потом - когда он выразил мысль, что Гиз раскусит подобный спектакль. Но дело было не в Шико - иногда у Валуа случались моменты, когда любое, даже самое невинное высказывание вызывало у него не самую лучшую реакцию. Король знал об этой свой особенности, и потому сдержал поток не очень то приятных для Шико слов, которые уже готовились сорваться с языка. Манеры шута, обычно вызывающие у короля тёплое чувство нежности и умиления, сейчас местами раздражали - это объяснялось эмоциоальным напряжением, которое только что пережил король. Попадись ему сейчас на глаза кто-нибудь из миньонов, Генрих бы прошел мимо не поздоровавшись. Но дело, конечно, было не только в напряжении.
Имя Горанфло неприятно резало Генриху слух, и король испытывал некоторое любопытство на тот счет, что Шико от чего-то защищает этого мерзкого пьяницу и более того - называет его светочем в царстве тьмы. Чем, черт возьми, ему так услужила эта жирная туша? Валуа ощутил новый приступ разгорающейся злости и подумал, что казнь Горанфло доставила бы ему, возможно, удовольствие.
- Мне безразлично, раскусит он меня или нет - сдержанно ответил Валуа - Я не настолько тешу себя бесплотными надеждами, чтобы считать моего кузена глупее чем он есть.
Не смотря на сдержанность, от короля повеяло холодом, а в голосе прозвучали не свойственные Генриху резкие ноты,
- Очень рад что ты одобрил мой план.
Генрих резко поднялся с кресла, с силой оттолкнувшись руками от подлокотников. Валуа старался смотреть куда-нибудь в сторону, но краем глаза он все равно наблюдал за тем, как его шут поедает виноградины.
Бедняга - подумал король, вновь чувствуя борющуюся с раздражением и ревностью нежность - Совсем изголодался, износился мой Шико.
Однако, несмотря на подобные мысли, внешне король становился, казалось, все более холодным и сейчас он напоминал скорее мраморное изваяние, нежели живого человека.
- На этом, я полагаю, разговор окочен - произнес Валуа голосом, настолько безжизненным, что казалось, в нем вообще не было никого выражения или намека на интонации - Я тебя более подле себя не задерживаю.
Отвернувшись от шута, Валуа подошел к окну. Кожа длинных, аристократичных пальцев коснулась холодной поверхности подоконника.
Король понимал, что поводов обижаться или злиться на Шико у него нет. И если он от чего-то чувствует пустоту - это его и только его проблема. Шут поведал ему важнейшую информацию, и более того, принёс доказательство, подтверждающее её истинность. Он выполнил свой долг честно, как подобает дворянину и другу. Но сейчас на душе вновь стало настолько мерзко и пасмурно, что вся его жизнь в очередной раз показалась Валуа глупым недоразумением. Король не получал достаточное количество нужного его особе тепла, сколько бы людей он не собрал вокруг себя. Никто не хотел дать ему то, что было нужно.
Генрих и сам не заметил, как с головой погрузился в размышления, от которых краски казались тусклыми, еда - горькой, слова - бессмысленными.

Если король считал, что его шут не чувствует совершенно раздражения, которое непонятно с чего охватило монарха, то он заблуждался. Шико привык к тому, что настроение у Генриха не стабильно и имеет свойство меняться довольно резко, но порой такой вот беспричинный холод оскорблял дружеские чувства гасконца. Да только он никогда не углублялся в рассуждения на этот счет. Королям королевское, простым людям - простое. Caesaris Caesari*. И разговор короткий. Шут с удовольствием бы остался с другом и постарался бы его отвлечь от хандры, просто согреть участием и дружеским расположением, но все существо короля явно жаждало одиночества, отталкивая шута. Ну что ж… Воля короля – закон, который должно выполнять.
Шико развернулся к монарху лицом, сложив руки на груди и несколько секунд изучал человека, которого безмерно любил и уважал. Он слушал то, что происходит в собственной душе. Обиды в ней не было, но была та самая горечь, которая порой толкала шута на его особо дерзкие остроты в адрес короля Франции.
- Как Вам будет угодно, сир, - серьезно произнес шут, низко поклонившись. Нарушив привычки, он не кинул не единой фразочки в сторону друга, а лишь мягко ступая, словно царедворец самых жестких правил, медленно и степенно направился к выходу из покоев короля. Все движения шута были отточены и изящны, а сам он был в состоянии покоя. Не первый раз король ударялся в депрессию и прогонял своей резкостью, вместо того, чтобы сделать тот шаг к теплым отношениям, который мог сделать сейчас только он. Едва заметно качнув головой с сожалением, Шико развернулся у двери, чтобы поклониться последний раз застывшей фигуре… Короля? Друга? По большему счету шуту было плевать на первое звание, а вот второе значило для гасконца все. И не потери милостей опасался остряк, но дружбы, которая стоила более всего.
- Я буду в своих покоях, сир, - прозвучало в тишине кабинета после вежливого поклона, исполненного вновь самой утонченной изящности. Шут уже отошел от накатившей волны грусти и горечи. Обижаться на королей, а тем более на друзей было не в его привычках. Покуда разбираешься со своими, чужие воткнут кинжал в спину, а это дурной исход. Мысли о том, что его ждут постель и ужин, приятно согревали. Не в привычках королевского шута было давать отчеты о том, где он намерен провести свое время, даже королю, но сейчас был иной случай. Оставлять монарха в таком настроении одного было тяжело и стоило оставаться по близости. Мало ли, что случится с его величеством? Легка улыбка появилась на губах Шико, складки на лбу разгладились, а в карих глазах сверкнул обычный озорной огонек. Заговор Гизов раскрыт, бумага благополучно доставлена и Генрих в курсе событий, Франсуа под замком, а сам Шико жив, да при том еще и невредим, ну разве что голоден немного, но сие мелочи, которые вскоре будут устранены.