3 мая 1578 года, спальня Шико. "Разбуди меня и я скажу тебе, кто ты"

Подле покоев короля Франции Генриха III была небольшая ниша, некий аппединкс коридора, в котором располагались небольшие, но весьма уютные апартаменты. Они хорошо были знакомы в свое время господину де Сен-Жермену, плененному новобрачному господину де Сен-Люку, а со временем стали пристанищем господину д’ Англярэ, а то есть всем известному королевскому шуту Шико.
Наблюдая, как Генриху стало беспокойно в связи с предательством брата, потерей друга и волнениями в стране, гасконец отказался от излюбленных прогулок по злачным местам, стараясь как можно больше времени находиться рядом со своим другом и королем. Однако Шико не мог полностью прекратить свои вылазки, а посему порой все же где-то пропадал.
Шут его величества мог не спать сутки-двое, но после непременно старался отдохнуть всласть, дабы восстановить силы. Так было и сейчас.
Треволнения, связанные с Лигой, бегством герцога Анжуйского, глупыми выходками миньонов, связью Генриха и герцогини де Невер, несколько утомили гасконца, и после посещения дома мадам Анриэтты он отправился поблуждать одному ему среди придворных известными уголками Парижа. Не будем окунаться в подробности, но Шико прекрасно развлекся, тем не менее, утратив массу сил, а потому, вернувшись в Лувр, он осведомился, где находится король и, успокоенный, лег в кровать.
Во дворце редко удавалось выспаться достойно, но когда ты не чуешь под собой ног, сон чудесен в любом месте.
Комната, теперь дававшая приют шуту, была небольшой, но при этом роскошно обставленной. Кровать на возвышении, застеленная черным покрывалом с вышитыми золотыми цветами, кресла, оббитые темно алой тканью, тяжелые драпировки на стенах, над камином гобелен с изображением королевской четы Генриха II и Екатерины Медичи в окружении придворных…
Шико по хозяйски занял это место. Сейчас на одном из кресел у камина были аккуратно сложены его вещи – плащ, колет, шпага и кинжал со шляпой, подле лежали сапоги. Сам господин д’Англярэ мирно спал на кровати, так и не удосужившись переодеться ко сну, оставшись в рубахе и штанах.

Генрих провел подле жены около получаса - и лишь только дыхание её сделалось глубоким и ровным, лишь только Валуа увидел, что Луиза спит - он осторожно соскользнул с постели. Боясь разбудить жену, Генрих крадучись подошел к входной двери и нажал на позолоченую изогнутую ручку. Раздался негромкий щелчок- но для Валуа даже это было сейчас сродни грому, настолько он не хотел, чтобы проснулась Луиза. Несколько секунд король стоял, замерев, у двери, не решаясь толкнуть её от себя. Наконец, усилие было сделано, дверь поддалась и Генрих просочился сквозь небольшую щель в коридор. Там, прислонившись спиной к стене, он с облегчением вздохнул. Густые локоны, спускающиеся на плечи, пребывали сейчас в живописном беспорядке, Валуа был бледен. Взгляд почти черных глаз отражал в себе печаль и мрачное беспокойство. Лувр молчал. Молчали коридоры - и хорошо, что до аппартаментов Шико было ступить три шага. Сейчас король не хотел бы долго идти по этим коридорам в молчании. Когда ты один и на душе тяжело, кажется, что тени беспокойства преследуют тебя, не оставляя ни на минуту. Невозможно было отвлечься, невозможно заснуть. Было необходимо выговориться, чтобы кто-то близкий разделил тяжесть мыслей. Поддержал словом и участием. Чтобы Генрих тоже мог спокойно заснуть.
Бессонная ночь, насыщенный день - все это давало о себе знать, и если бы король не был так взвинчен, он бы тоже уснул - причем прямо сейчас. Но вместо усталости он ощущал болезненную взволнованность и жажду какой бы то ни было - любой - деятельности. "Я любила вас тогда, люблю и сейчас"- эхом звучали у него в голове слова жены - "Мой милый дикий шиповник". Казалось, слова эти опутывали короля липкой паутиной- и под этой паутиной было холодно, невыносимо. Сцепив ледяные пальцы сейчас совершенно белых рук, Генрих понял, что дрожит.
С минуту король стоял у своих покоев, как будто потерявшись во времени и пространстве. И наконец пошел.
Генрих привык беспрепятственно ходить везде, где пожелает - вот и сейчас он вошел в аппартаменты Шико с уверенностью хозяина, которому позволено всё. Лишь увидев, что шут в данную минуту спит, Валуа на мгновение остановился. Он не был уверен в том, что его состояние является достаточной причиной для того, чтобы разбудить верного Шико. Но в конце концов - король бодрстовал столько же, сколько и Шико, разве что не отдохнул днем в парижских кабаках, разбрасываясь золотыми монетами.
С истинно кошачьей осторожностью и грацией король подошел к постели шута и присел на её край, вглядываясь в безмятежное лицо спящего. Генрих давно уже не ощущал таких приступов нерешительности, как сейчас. Разбудить друга - казалось бы, что в этом такого? Но так жаль было нарушать покой Шико.
Вздохнув, Генрих посмотрел на свои белые, казалось, обескровленные пальцы. Вновь переведя взгляд на Шико, Валуа подался наконец вперед - и холодная ладонь легла на плечо шута. Мелкая дрожь, поселившаяся в теле, усиливалась - и казалось, можно разлететься на куски, если сейчас не выговориться.
- Шико - шепетом позвал король, чуть толкнув Антуана д’ Англярэ в плечо - Шико, ты спишь? Шико!

За время своей военной службы, за годы, проведенные с Генрихом в разъездах, а после пребывания при дворе, Шико научился относиться к отдыху, как к священной реликвии. Своим временем стоило наслаждаться так, будто проживаешь последние минуты земного бытия. Вот и сейчас шут отдыхал с «чувством». Раскинувшись на громадной кровати во весь свой рост, он сладко спал, не теряя при этом бдительности. Появление в покоях короля не сломало сон гасконца, но утончило тот заслон, что охраняет царство Морфея от реальности, и только шепот разбил этот теперь хрупкий барьер, заставляя мужчину проснуться. Верный своим привычкам, Шико и виду не подал, что уже не спит, рассматривая и во всю слушая вошедшего. На языке у сонного шута уже вертелись язвительные словечки, которыми он собирался уколоть короля, но внешний вид монарха говорил о том, что он более чем серьезен.
- Ба… - вяло протянул д’Англярэ, потягиваясь так, что неприятно захрустели суставы, - это ты, друг мой…
Зевота прервала монолог шута, и он с душой предался этому делу, подтягиваясь на руках, дабы умоститься на своем тощем седалище.
- На тебе лица нет, - сообщил Шико, вглядываясь в черты Генриха III. – Ах, Бог мой… Что-то с твоим братом? – в тоне шута сквозила неприкрытая заинтересованность и язвительность.
- Говорят, леса сейчас небезопасны, а лошади пугливы...
Окончательно проснувшись, шут почувствовал, наконец, вполне настроение своего друга.
- Что случилось, Генрих? У тебя руки, как лед и ты дрожишь…
Внимательно вглядываясь в лицо короля, шут нахмурился, перебирая варианты в уме возможных происшествий, которые могли так глубоко затронуть монарха.

Предположение Шико заставило короля нервно усмехнуться. Удивительно, но о Франсуа Генрих Валуа думал сейчас в самую последнюю очередь. Король на мгновение представил себе бледное лицо герцога Анжуйского - но через секунду этот образ растаял, заставляя короля ощутить новую волну холодной мелкой дрожи.
- Не угадал - ответил король, чьи глаза сверкали в полумраке нервным блеском. То, что Шико проснулся так легко, уже успокаивало и теперь король подбирал слова для связного, эмоционального рассказа. Поморщившись от ощущения холода, Генрих потянул на себя расшитый полозолочеными узорами плед.
- Извини - проговорил король, заворачиваясь в плед - У меня зуб на зуб не попадает.
Закончив приготовления и поудобнее устроившись на постели шута, Генрих отметил, что в этой комнате все еще витает атмосфера Морфея, и стоит лишь немного расслабиться - царство сна тут же примет тебя в свои объятия.
- Я поругался с женой - вздохнул Валуа, не сводя с шута блестящих глаз - То есть сначала мы поругались, а примерно час назад решили разойтись. Не официально, конечно... По крайней мере пока.
Дрожь отпустила на несколько мгновений тело Его Величества, и Генриху показалось, что он начинает согреваться. То ли дело было в пледе, то ли в том, что рядом был шут, то ли в сказанной только что фразе - понять было трудно. Но наверное, все таки, дело было в словах. Словно почувствовав, что сказал не всё, король буквально выпалил:
- Она предложила. Я согласился. Подумал, что по другому всё равно нельзя, что у нас с Луизой нет будущего.
Наверняка, всё это звучало сейчас очень странно. Ведь обычно речь шла о Гизах, о Франсуа, о Наваррском, в общем, - о политике. Иногда о миньонах. Но чтобы о женщинах? Это бывало настолько редко, что можно было и забыть, когда же было в последний раз.

Шико ожидал чего угодно, вплоть до рассуждений о том, что облагодетельствованные королем друзья вновь в чем-то покоробили чувства монарха, но только не то, что королевская чета в ссоре, да еще и настолько серьезной.
- Хм… так значит, рубашки Шартрской богоматери отныне решено разъединить.
В свойственной себе манере шут разом высказал все те чувства, что его охватили, пусть не словами, но интонациями, передав в тоне растерянность, сочувствие и сожаление. При всем том Шико находился в крайней степени замешательства и потери. Случившееся подкралось незаметно, ударив в спину. Миньонов можно было образумить, наглеца призвать к ответу, просто дурное настроение поднять доброй шуткой или прогулкой, но что делать там, где двое супругов закрыли друг перед другом двери? Да и добро Генирх… Но не Луиза де Водемон! Эта хрупкая, нежная девушка, с правильными чертами лица, некогда стала осознанным выбором своего супруга. Не каждому королю выпадает такое счастье, как выбор невесты по его собственному желанию. Однако сказка не сложилась. Луиза де Водемон так и не смогла подарить своему венценосному супругу наследника. Терпеливый и внимательный Генрих не поддавался на уговоры советников расстроить брак и жениться вторично. И вот теперь такой неожиданный ход.
Сам шут в душе не одобрял выбор друга, полагая, что он поторопился, поддавшись порывам сердца, и сильно был расстроен давлением со стороны матери при выборе жены.
Отодвинувшись от короля, Шико кивком молча предложил ему прилечь. На огромном ложе было довольно место не то, чтобы для двоих, а то и для четверых мужчин. Вокруг царила тишина и полумрак. Шут внезапно подумал, что эта тишина его раздражает. В Лувре не бывает тихо, обязательно кто-то кому-то шепчет очередную мерзкую сплетню… Быть может, кто-то уже обсуждает, что сказала мужу королева, что ответил ей на то он…
Грустная улыбка приподняла кончики губ шута и он внимательно взглянул на Генриха, явно расстроенного и подавленного. Внук короля, сын короля, брат короля, сам король… Потомок великих династий… Обычный человек, расстроенный семейной неурядицей.
- Ложись.
Соскользнув с кровати на пол, Антуан направился к столику, где стоял графин с вином. Налив в чашу рубиновой жидкости, он повернулся к камину, в котором, не смотря на весну, все же горело пламя. Подержав немного так над огнем чашу и удостоверившись в том, что вино стало теплым, шут вернулся в постель, протягивая королю напиток.
- Выпей, станет теплее, - шут говорил тихо и серьезно смотрел в глаза своему королю. Со стороны Антуан мог показаться даже смешным – босой, в мятой рубашке навыпуск, с взъерошенными волосами и лихорадочно блестевшими глазами, серьезный и простой. Таким его знали немногие.
- Согреешься. – тихо прошептал шут, устраиваясь на кровати на боку и подпирая щеку кулаком.
В наступившей тишине было слышно, как потрескивали в камине дрова, выпуская языки пламени. Мальчик паж, присматривающий за камином, исчез с появлением короля, и двое мужчин лежали на постели вдвоем, словно два школяра, собравшиеся посекретничать.
Долгие годы Шико развивал в себе политика и сейчас его мозг против воли хозяина трезво рассуждал, взвешивая ситуацию, предлагая способы решения вопроса. Однако друг чувствовал, что это сейчас будет лишним.
- Что произошло, мой король?

Хоть Генрих Валуа и его шут давно уже были добрыми друзьями, король все равно не мог предположить такого внимания к своей особе и столь теплого, живого участия. Этого было более чем достаточно для того, чтобы душа монарха раскрылась, и он не пожелал утаить чего-либо от Шико. Мало кто так хорошо чувствовал, как Антуан, когда стоит пошутить, когда съязвить, а когда просто оставить свою роль шута для другого случая. Уже по одним только интонациям король понял, что может сказать Антуану всё. И это навсегда останется между ними.
Ни словом, ни жестом не противореча Шико, Генрих прилег на матрац и принял из рук друга бокал с теплым вином. Теплее становилось уже просто от интонаций, от мысли, что здесь то тебе уж точно помогут.
- Да ничего особенного, кроме того, что, похоже, мне всё-таки придется жениться вторично - грустно усмехнулся король, опуская на мгновение голову. Длинные пряди почти скрыли лицо Валуа от постороннего внимания. – Но ты знаешь…
Генрих совершенно оставил свои королевские манеры и сейчас никак не пытался сохранять свое монаршее лицо.
- Она ведь меня любит.
Несмотря на то, что градус доверия между этими двумя был высок, слова все равно давались Александру Валуа с трудом.
- Она не хочет уходить, хотя сама предложила это. Мне будет больно принять такое решение, но мне кажется, что это правильно. Я больше не вижу в ней женщину, подругу, жену. Она спросила меня, любил ли я когда-нибудь её. Если отвечать беспристрастно, не колеблясь – тогда ответ «нет». Если задумываться… тогда я не знаю. Но мне всегда казалось, что это не важно. Оказалось что важно. И поняв это, я не хочу сейчас сохранять прежние отношения.
Теперь слова шли легче. Генрих знал, что для себя он уже принял решение - по крайней мере на этот момент. Что будет дальше, неизвестно. Но с большой вероятностью - ничего хорошего. Да и наследник нужен был, как никогда. Если жена не может ни подарить сына, ни остаться супругой в полном смысле этого слова, то какой смысл оставаться её мужем? Тем более о любви сейчас тоже говорить не приходилось.
- Шико, что мне делать?
Генрих поднял на друга взгляд, и во взгляде короля таился немой красноречивый вопрос. Конечно, Валуа не рассчитывал услышать из уст шута рецепт от своего недуга, но мнение узнать стоило.
- Я чувствую свою вину и в то же время я так устал все время чувствовать себя виноватым!

Слушая Генриха, Шико пальцами свободной руки поглаживал покрывало, стараясь сложить из складок ткани профиль своего друга. Тяжесть осознания ситуации легла на лоб и нещадно сдавливала его, заставляя хмурится. Шут, словно сам, только-только поговорил со своей женой, услышав от нее все то, что сейчас ему рассказывал король.
Ситуация была очень серьезной, если уж Генрих решился что-то предпринимать.
Луиза была бесплодна, отвергать очевидное было невозможно и, тем не менее, ее внимательный супруг терпел этот факт, молился о чуде и отвергал все советы, касающиеся расторжения брака. И вот теперь она сама готова все разрушить самостоятельно. Мирить или нет королевскую чету? Натолкнуть короля на мысль о разводе? Что ждет в таком случае Францию? Ситуация в стране и так беспокойна, а что же будет после того, как Генрих де Валуа подаст прошение папе Римскому на развод с Луизой де Водемон? Понтифик настроен по отношению к королю Франции, как к еретику… А что за бредовая мысль поселится в убеленной сединами голове после того, как Генрих де Валуа попросит расторжения брака?
- Мда-а-а… - протянул шут, откидываясь на спину. – Задача не из легких, мой король.
Помолчав несколько мгновений, Шико продолжил, мысленно кляня себя на все лады.
- Никогда не стоит находиться рядом с тем, кого ты не любишь или тем, кто не любит тебя. Между мужчиной и женщиной должно быть хотя бы желание для брака. Она несомненно мудрая женщина, раз решилась отпустить тебя. Это великий подарок. Но…
Закрыв глаза, шут представил себе королеву такой, какой видел ее в день бракосочетания. В наряде из алой парчи, украшенным золотом и драгоценными камнями, с высоко взбитыми волосами, с подбритым лбом, с гордой осанкой, но таким кротким выражением лица. Могла ли эта женщина стать верной спутницей Генриху? Могла. Если бы не была заменой той, что оставила неизгладимый след в сердце короля. Генрих всегда любил и будет любить Марию Клевскую. Столь не похожий на мужчин своего времени, король Франции держал в узде свои желания и страсти, оставаясь верным первому чувству. Конечно, его жизнь не была целомудренной, но при этом он не придавался разврату, подобно своим придворным. Луиза, сама того не зная, стала фальшивкой, призванной заменить столь дорогой сердцу образ, а такие идеи изначально обречены на провал.
- Ты ни в чем не виноват, Генрих, - резко ответствовал шут, - Это я знаю наверняка. Когда не можешь ответить на чувства другого… В том нет вины.
Король ставил вопросы, на которые Шико не хотелось отвечать. Он знал, кожей чувствовал, как сейчас легко ранить Генриха, затронуть то живое, что сейчас страдало.
- Ты – король, - резкий голос шута расколол тишину, образовавшуюся после паузы.
- Франции нужен наследник, а тебе – женщина, способная стать достойной королевой. Сейчас все…рухнуло. Королева Франции сама сдала позиции, не стараясь удержать тебя, своего мужа рядом с собой. Это мужественно и это глупо…. Тебе стоит решить, готов ли ты пошатнуть свое и без того нестабильное положение оглаской вашей размолвки и просьбой развода у понтифика? Понадобится масса мужества, чтобы начать бракоразводный процесс. Ее родственники будут вопить подобно бесам в аду, которых карают сверкающими мечами ангелы Господни.
С другой стороны, можно замолчать происходящее и постараться играть семейные отношения и дальше в надежде на то, что Вы, мой король, помиритесь с супругой. А тогда Вас ожидает безрадостная семейная жизнь, а точнее ее отсутствие. Ведь королева не может понести, нелюбима Вами и даже не является более опорой и поддержкой, как ранее.
Шут замолчал вновь, прервав свои рассуждения. Больше всего ему хотелось дать Генриху совет ударится подобно его деду в любовную лихорадку, завертевшись в пестрых юбках придворных дам до головокружения, которое выветрит образ Марии из сердца, но король Франции не смог бы распутством излечить раненую душу, а значит здесь нужен был другой путь.
Где найти женщину, столь не похожую на Клевскую, но в то же время способную возбудить чувства в душе короля? И, конечно же, подобрать супругу, которая сможет принести Франции наследника, а Генриха сделать отцом.
Обдумывая же ситуацию с Луизой… Шут разделял свое мнение, как политика и как друга. Будь Генрих простым смертным, он бы посоветовал королю не думать о женских глупостях и жить далее, помирится с женой и завести себе пару-тройку любовниц, но положение короля донельзя усложняло все.
- Знаешь, что самое печальное в это ситуации? Что ты король. Любви нет места в твоей жизни. Любви законной. С тобой должна быть женщина, способная родить тебе наследника, а не такая, что будет любить…
А сам то ты чего хочешь, мой друг?

Шико не так то и легко было обычно вышибить из спокойного состояния духа, но то, что сообщил Генрих, пошатнуло. Сейчас, спустя несколько мгновений после новостей о состоянии дел в королевской семье, гасконец, наконец, пришел в себя.
Александр был в своем репертуаре. Конечно, он был прав в том, что наследник необходим, как воздух, но это дело требовало деликатности и четкой продуманности всех действий. Весть о разводе потрясет Францию, да и всю Европу. Ни для кого не секрет, что королева бесплодна, хотя враги короля приписывали этот недуг одному ему. Не тайна и то, что ему давно советовали развестись, признать ошибкой брак с девицей де Водемон. Но будет ли это действительно верным шагом? Шут не знал и терялся в догадках, просчитывая все возможные варианты исхода подобного дела.
Усевшись на постели одним рывком, он подпер кулаками щеки и надулся, словно сыч. В любой, даже самой серьезной ситуации, этот человек не терял доли фиглярства.
- Мой король, ты прав. Тебе нужен наследник, сын, ребенок, в конце концов. Это успокоило бы языки самых злобных критиков, столь активно кидающих тебе обвинения за обвинениями в бесплодии и мужеложстве, охладило бы пыл твоего братца, задумавшего стать марионеткой твоих врагов в погоне за призраком французской короны, даровало бы Франции наследника, порадовало бы твою бедную матушку наконец! Закрыло бы рот Филиппу Испанскому и много еще кому.
Конечно, на этом тернистом пути будет масса камней. «Так что они уже не двое, а одна плоть»*… Католическая церковь не одобряет развод. А папа Римский освятил древо Гизов, что уже говорит о том, что он не благоволит к тебе. И как его святейшество отнесется к прошению о разводе, не знает никто. Стоит не разглашать сути поручения гонца в Рим, когда он будет выслан тобой. Придумать серьезный повод для отвода глаз…
Шико замолчал, играя желваками, и думая про одну весьма серьезную фигуру в жизни Генриха, да и всей Франции.
- Но это все после того, как приедет Ваша матушка, сир. Я опасаюсь, что она будет против Вашей идеи.
С этими словами, шут скатился с кровати и направился к столику с вышеупомянутым графином вина. Налив себе стакан до краев, мужчина выпил его залпом.
- А вот после ее одобрения, высылай гонцов в Рим…
Из-за собственных мыслей и серьезности ситуации, Шико даже упустил возможность съязвить по поводу слов короля о «стараниях во благо Франции».

- Не стоит слишком беспокоится, друг мой - ответствовал Валуа, которого хоть и прельстила мысль о разводе, но всё же он еще не был готов взять в руки ножницы и обрезать нить, связывающую его с Луизой. - Я не стану торопиться. Сгоряча можно наделать лишнего.
И король, улыбнувшись, сделал большой глоток вина. Теплая рубиновая жидкость согревала изнутри, изрядно помогло и то, что мысли и слова вылились, словно гной из нарыва; теперь, когда король более менее освободился от них, мыслить стало легче и привычное равновесие потихоньку возвращалось к Генриху. Вновь что-то, словно глубоко сокрытый внутренний голос, шепнул королю, что может не стоит резко ставить на Луизе крест? Вдоволь позволив себе высказать вслух и мысленно все, что он думает о королеве, король начинал остывать.
- Я тоже думаю, что моя матушка не одобрит идею о разводе - согласился Генрих - Я прислушаюсь, если посчитаю доводы основательными. Но ведь даже самые мудрые доводы, высказанные королевой, не помогут мне стать отцом. Я уверен, что моя матушка это понимает, а по сему у нас с ней получится связный разговор. Да я и не тороплюсь - пока
После того, как первая волна схлынула, Генрих вновь ощутил себя не тем человеком, который может так легко сломать жизнь женщины, жизнь жены. Все равно была надежда на то, что Луиза сможет понести - но как теперь вновь явиться к жене в спальню после всего, что сегодня произошло? Как заставить себя воспылать к Луизе прежними чувствами? Нет, супружеский долг он бы смог выполнить, ежели относиться к этому именно как к долгу, а не как к чему то, приносящему физическое и моральное удовлетворение. Но вот сейчас он выговорился, он уже не ощущает отвращения при мысли о том, что когда нибудь ляжет с женой в постель - а что будет, когда он её вновь увидит? Самое интересное заключалось в том, что во всех своих мыслях, какими бы противоречивыми они не были, Валуа был совершенно искренен. После слов Шико "высылай гонцов в Рим", Генрих слегка поморщился и с некоторым сомнением воззрился на друга.
- Честно скажу, я думал ты будешь меня отговаривать и встанешь на защиту моей супруги. - проговорил король, на чьем лице вновь проступила улыбка - уже не бледная, но живая.

Задумчивая улыбка тронула губы королевского шута. Он хитро взглянул на монарха, сейчас так похожего на того юношу, что без памяти любил Марию Клевскую. Темные глаза его лучились, тревога ушла из черт, смягчив их и наложив печать задумчивости. Генрих был сейчас красив и полон какого-то внутреннего света, одухотворения, с толикой печали. Шико с нежностью и любовью смотрел на короля, мысленно сожалея, что подобные минуты неспешных дружеских бесед канули в прошлое с тех пор, как Анрио стал королем Франции. Нет, гасконец не жалел об этом, не испытывал зависти к миньонам, с которыми король проводил практически все свободное время, балуя этих молодых людей. Но уединения и приятных бесед с Генрихом уже не случалось, за исключением редких случаев. Может от того его шут порой бывал столь резок к самому монарху?
- Я не беспокоюсь, Генрих. – мягко произнес Шико, устраиваясь на покрывале поудобнее и сладко потягиваясь.
- Но обрисовываю тебе реалии, которые потянет за собой такой тяжкий процесс, как бракоразводный… Твою матушку, да продлит Господь ее век, ты знаешь лучше меня. Она будет за разумное решение, не выходящее за рамки нравственности, а нравственность у каждого своя. Когда-то едва не расстроили ее брак на основании почти тех же вопросов, что у тебя…
В наступившей тишине было слышно, как за окнами караул сдает смену, гремя амуницией и обмениваясь положенными по этикету фразами. Шут же обдумывал последнюю фразу своего друга и короля. Луиза де Водемон… Как же он относится к своей королеве? Да, пожалуй… Как к королеве, как к женщине… Как к жене своего друга. У шута не было причин любить или ненавидеть супругу Генриха III, но не было и любить. Луиза была нежной и верной тенью своего мужа, его тайной. В минуты отчаянья и трудностей он любил черпать в ее обществе что-то весьма ему важное, а в остальное время отдавал предпочтение своим друзьям. Разумеется, это не касалось ночей…
Высказавшись за идею развода, Шико просто выбрал политика, плотно засевшего в его голове.
- Сын мой, - с грустью и нежностью ответил шут, - ты знаешь, я твой друг, но помимо этого, я еще и думаю о нашей стране, о тебе самом. Франции нужен наследник, нужна уверенность в завтрашнем дне. Кто сядет завтра на трон? Никому не ведомо, пока твоя жена не родила сына.
Откинувшись на подушки и смотря в резной балдахин кровати, Шико продолжил.
- Как человек, как мужчина, я сочувствую твоей супруге. Я знаю, как ее величество страдает от того, что все ее попытки забеременеть оказывались...бесплодны. Знаю, как эта женщина не спала ночей в самые трудные для тебя времена. Она верный друг, преданный друг. Это сокровище, которым в любое время обладали немногие, но ты один из них.
Лирический тон шута внезапно прервался резким переходом.
- Но все это тебе не нужно. Увы, нужен ребенок, который свяжет Францию воедино, а кто подарит этого малыша тебе и государству не суть важно.

Слова Шико, такие разумные и правдивые, затронули некие тайные струны души монарха. Какое-то время Генрих, усмехнувшись, смотрел куда-то сквозь лицо шута. Медленно, (казалось, каждая секунда растянулась на века) осмысленное выражение вновь появлялось в его глазах.
- Как это несправедливо и жестоко - наконец, произнес король - Перестает ли это быть жестокостью потому, что по-другому поступить нельзя?
Что может быть сложнее и серьезнее человеческих отношений? Что может ударить сильнее, чем проблемы именно в этой сфере? Ничто не переживается так тяжело. И ничто не приносит столько радости, как гармония в отношениях с окружающими. Как не ошибиться в суждениях и как понять, нужен тебе человек рядом или нет, если ты сомневаешься? Понять это можно, но вот что делать, когда даже положительный ответ на вопрос не спасает ситуацию?
- Я был бы рад, если бы она стала матерью моего ребенка - вздохнул Генрих - Но ты прав - это не важно и не нужно.
Внезапно Генрих задумался над вопросом - хотел бы он знать, что будет происходить с ним в будущем и чем закончатся его метания, действия, приживутся ли планы на будущее, получится ли... Да еще много чего. Что-то хотелось бы знать точно, а что-то нет. Сейчас король стоял на распутье. Куда повернуть - направо, налево или пойти прямо? Хотелось развернуться назад и пойти по дороге жизни обратно в юность, но вот беда - можно идти в любом направлении, но вот назад уже нельзя. Жаль.
Опустив голову, король смотрел, как переплетаются сцепленные в замок пальцы. Сколько задач приходится решать по жизни - и для чего это все. Чтобы потом однажды умереть, чтобы тебя зарыли в землю и все деяния твои забыли, забыли и самое твое имя. Странная штука жизнь. Странная вещь судьба. Валуа никогда никто не сможет ответить, почему он родился королем - так было нужно, и на троне он - на своем месте. И наверняка это всегда, до самой смерти будет его место, потому что за своё надо - и он будет - драться до конца. Вот только скверно то, что после смерти уже ничего не будет. Генрих был истовым католиком - но в глубине души плохо верилось ему в рай и в ад. Что там, за чертой - никому не известно. Путь ли это к новой жизни или же дорога в вечное, черное забвение. И следа не останется когда нибудь от него, от этой комнаты, от звуков их с Шико голосов...Некому будет вспомнить, как они звучали. Вдруг захотелось спросить шута - а для чего вообще все это нужно? Действия, планы, переживания, сын. Но не стал - потому что это не вопрос, на который ожидается ответ. Просто отвлеченное рассуждение, призванное дать представление собеседнику о настроении короля в данную минуту. Но сейчас это лишнее.

Шико вытянулся во весь свой рост так, что хрустнули суставы и обмяк на огромном ложе. Вопросы, которые задавал король были для него сейчас слишком тяжелы и звучали словно из другого мира. «Жестоко» и «несправедливо». Смерть Христова! А что же справедливо в этой жизни?
- Сир, - голос Шико звучал сейчас глухо, - кто знает? Есть вопросы, на которые можете дать ответ только Вы. С самого рождения Вы не принадлежите себе, но Государству – да. Это Ваше огромное дитя, которое капризно требует у Вас все – предать принципы, свои желания, страсти и любовь. Это дитя ждет Вашего внимания и понимания. Отказать ему невозможно – Вы взаимосвязаны.
Сейчас нужен ребенок. Если Вы не желаете разрыва с Луизой, постарайтесь, прежде всего, разобраться в себе. На королеву что-то нашло, возможно это временно. Она женщина, а женщины ревностно относятся к тому, что им не уделяют внимания. Конечно, все это время ее величество покорно сносила забвение, но ничье терпение не вечно. Я даже побаиваюсь – не дошли ли до нее слухи о том, что произошло на балу в Ратуше.
Брови шута взлетели и так же резко опустились на привычное место. Тут он сам был за ее величество королеву. Опасаясь хитрого бестия в лице герцогини де Невер, гасконец предпочитал кроткую, тихую и смирную Луизу де Водемон. Кто знает, чем обернется влияние Анриэтты на Генриха? Тем более, если будет затеян бракоразводный процесс. Шико не хотелось сейчас делится с другом всеми этими мыслями, ибо это всего лишь домыслы и догадки, да и шут верил в благоразумие короля, но все мы безумны, когда речь идет о чувствах.
- Не горячись, - мягко резюмировал шут, - Что говорят врачи о здоровье Ее величества? Ведь если еще есть надежда, не стоит переставать молить небо о ниспослании наследника. Ну и прекращать попыток дать ему жизнь….
В глазах шута мелькнули бесенята.
- Если же это невозможно с Луизой и Вы окончательно в этом уверены, стоит действительно подумать о разводе. Ведь какие бы не были у нее чувства к Вам, они ничего не стоят, когда Вы не испытываете обратного. Речь уже идет служении народу, королева, выходит, отказалась от этой миссии. Тогда ей нужна замена.

Шута начинал тяготить этот разговор, в котором он сам не видел особой сути, хотя высоко ценил и уважал чувства короля и друга. Что может быть сложного в процессе зачатия ребенка? Да ровным счетом ничего. Но когда здесь замешаны чувства, то, разумеется, небо и земля меняются местами в глазах чувствительных натур…
Шико встряхнул головой, словно стряхивая остатки сна и мыслей, которые порожденные словами Генриха, начинали кошками скрести уже и душу самого д’Англяре в общем не склонного к лирике, кроме одной.
- Бог мой, - шут крепко хлопнул Генриха по полечу, - неужели беседа с королевой растоптала твою веру в светлое будущее? В тебя самого? Забудь… Женщины сложные существа и порой я думаю, что сам Господь их не понимает, а куда уж нам простым смертным? Вот, к примеру, взять нашу герцогиню… Ее я совершенно не понимаю.
При последних словах у шута в глазах сверкнули недобрые огоньки, но он все же улыбнулся, продолжая после того, как следует встряхнул короля за плечо:
- Генрих, Генрих, Генрих… Все еще будет, сын мой, поверь. Взгляни правде в глаза, нас окружают враги, твоя власть пошатнулась, в стране беспорядки, но … Ты молод, полон сил и энергии, идей, так направим же это все богатство туда, куда нужно! И мир наш!
Соскочив с кровати, Антуан, уже осознавший, что сна ему не видать, принялся за завязки рубашки, предварительно заправив ее в штаны. Довольно быстро справившись с этим нехитрым вопросом, шут направился к столику с графином, вновь наполнив бокалы. В желудке неприятно засосало, напоминая о том, что ужин, а точнее полдник, был уже давненько, но вот из короля явно сейчас вышел бы никудышный сотрапезник, а предаваться греху чревоугодия одному на глазах у удрученного Генриха было совестно.
- Зачем нам дьявол, если у нас есть де Гиз? Зачем на миньоны, если есть Лига?
Светясь бодростью, энергией и жизнелюбием, Шико поднес королю бокал полный вина так, словно он сам был заправским виночерпием при дворе уже много лет.
- Прошу…!
Усевшись рядом с королем на постели, шут вновь обнял его за плечи.
- In vino veritas! Затасканная истина, но истина!
Оттопырив указательный палец в потолок, словно проповедник на мессе, гасконец сделал большой глоток вина, смакуя любимый напиток.
- Неплохо… Попробуй! Легкий хмель приятно снимет камень с души и расслабить тебя. А я, пока ты разбирал семейные дела, смотрел сны. С прелюбопытнейшими сюжетами. И главным лицом в них был твой обожаемый кузен де Гиз.
Имя герцога шут прошептал, скорчив гримасу пострашнее.

Похлопав себя по щекам, дабы нагнать румянец, шут хитро улыбнулся:
- Сын мой, скабрезностей ты не услышишь, но вот парочка плах и один костер мне приснились. Впрочем, костры ведь не для наших птичек. Тут моя фантазия дала маху, но!
Шико поднял указательный палец и тряхнул рукой.
- Четвертование неплохая замена костру.
Запив эти слова глотком вина, гасконец развалился на кровати во весь рост.
Горячая натура Шико часто стремилась вырваться из узд, в которые он силой воли и неким жизненным опытом заковал ее. Вот и сейчас приходилось не давать себе слишком быстро огорошить короля откровениями, вопросами и своей резкостью. Стоило мягко вести беседу.. Да и куда торопиться?
- Франция в опасном положении. Который раз. У нас нет единства, дружок… Нет. Да еще и твой братец не способствует его становлению, а помогает ему наш кузен де Гиз. Смерть Христова! Хитрый лис. Я бы не отказался узнать его планы на ближайшее время. Вся эта препротивная семейка меня совершенно не радует тем, как они притихли. Уж лучше видеть змею, когда она кидается на тебя, чем только слышать, как она ползет рядом в траве и что-то замышляет.
Шико замолчал, углубившись в размышления. Сейчас как никогда было выгодно прижать де Гиза к груди, назвав добрым братом. Держать его при дворе, улыбаться и вести бесконечные переговоры. И все это до тех пор, пока герцог Анжуйский не вернется в Париж. В том, что Франциск приедет мириться, сомневаться не приходилось. Ее величество королева мать всегда добивалась своего в случае с младшим сыном. Сын, недополучивший материнской ласки, покорялся Екатерине Медичи, ее посулам и угрозам. Порой шут вспоминал Карла IX, который первый отметил гасконца, даровав ему место при дворе. Вспоминал с грустью и тихой дружеской нежностью. Из Карла бы вышел великий король, если бы… не его болезнь и скоропостижная смерть. На смену ему пришел Генрих III, тонкая, но сильная личность… Кто же Франсуа де Валуа в этом семействе? К кому к кому, а к этому человеку Шико дружеских чувств и уважения не испытывал ни разу. Скорее уж презрение и толику ненависти.
- Выпороть бы твоего братца как следует за его баловство с короной.
Внезапно задумчиво изрек гасконец в наступившей было тишине.
- А вообще! Мне надоело вещать с твоей кровати, как проповедник с паперти! Пойдем ка прогуляемся. Говорят прогулки на свежем воздухе благоприятно действуют на мысли.
Соскочив с постели, он решительно потянул короля за собой, увлекая на балкон...